Вернуться в каталог
Г.Ч.Босман
Марафон в Беккерсдале
В гостиную Джури Стейна, где мы сидели в ожидании грузовика с почтой из Беккерсдала, зашёл Ат Науде, обладатель беспроводного приёмника, и поведал нам последние новости. Он сообщил, что в Европе у молодежи новая мода – танцы без остановки. «Это называется танцевальным марафоном, – сказал Ат Науде, – и эти молодые люди стараются установить рекорд: кто дольше, танцуя, продержится на ногах»
Некоторое время мы слушали рассказ Ата Науде, а потом вдруг вспомнили другой марафон, который случился в городке Беккерсдал – можно сказать, почти что прямо здесь, среди нас. Более того, кое-кто из сидящих в почтовой конторе Джури Стейна лично принимал участие в этом безостановочном мероприятии, хотя рекордов ставить не собирались и призов не ждали.
Мы обсудили это давнее событие обстоятельно, с разных сторон, и всё ещё говорили о нём, когда появился грузовик. Мы согласились, что во многих отношениях это было событием необычным. Мы также согласились, что вряд ли всё завершилось бы так удачно, если бы не Билли Робертсе.
Билли Робертсе был нашим органистом в Беккерсдале. Когда-то он был матросом, а в вельде появился несколько лет назад, путешествуя на своих двоих. Все его пожитки, завязанные в красный носовой платок, висели на палке, перекинутой через плечо. Билли Робертсе путешествовал таким способом ради своего здоровья. Он страдал от очень неприятного недомогания, из-за которого должен был регулярно отхлёбывать что-то из чёрной бутылки, которую он для удобства всегда носил в кармане куртки.
Билли Робертсе держал эту бутылку даже на хорах, около клавиатуры органа, на случай внезапного приступа. И если в псалме, который проповедник давал для исполнения, было слишком много стихов, то, уж будьте уверены, примерно на середине Билли Робертсе поднимет бутылку ко рту и наклонит её немного в сторону, чтобы отхлебнуть. И потом добавит несколько лишних пассажей ко второй части псалма.
Когда Билли Робертсе предложил свою кандидатуру на место органиста в церкви Беккерсдала, он доложил совету дьяконов, что научился играть на органе в одном соборе в Северной Европе. Несколько дьяконов тогда решили, что удовлетворять его обращение ни в коем случае нельзя. Они сказали, что в описании собора, которое дал Билли, многовато папизма: купол высотой в триста футов и мраморные апостолы. Но к счастью для Билли Робертсе, ему удалось заметить на последовавшем совместном собрании дьяконов и старост, что он также как-то играл на фортепьяно в одном южно-американском дансинге, и управляющий там был пресвитарианцем. Он напомнил собранию, что всякий может заблуждаться, пожаловался на тяготы своей прошлой жизни и просил снисхождения к ошибкам молодости. Тем более, что он не очень-то обращал внимание на католическую атмосферу в соборе, да и вообще в дансинге ему было намного приятнее.
В конце концов, Билли Робертсе был принят. Но в течение нескольких воскресений после этого наш проповедник, преподобный Вельтхаген, высказывался довольно строго против зла этих дансингов. Он описывал эти места скопления ужасающих грехов в таких пламенных выражениях, что по крайней мере один молодой человек отправился к Билли Робертсе частным образом, чтобы попросить у него несколько уроков игры на фортепьяно.
Билли Робертсе был хорошим музыкантом и любил свою работу. Он говорил, что, когда сидит на месте органиста позади кафедры, и его пальцы летают над клавиатурой, он переключает регистры, а его ноги нажимают на педали, извлекая глубокие низкие звуки из труб – тогда он чувствует, что способен играть целый день, вот так он говорил.
Не думаю однако, что он ожидал, что однажды придётся подтвердить эти слова делом.
Все произошло из-за того, что одним воскресным утром преподобный Вельтхаген погрузился в транс прямо за кафедрой. А мы не осознали, что он погрузился в транс. Болезнь свалила его странным и неожиданным образом.
Во время каждой службы, после чтения отрывка из Библии, проповедник наклонялся вперед, брался рукой за ограждение кафедры и сообщал номер псалма, который нам предстояло петь. Год за годом служба проходила одинаково. Он говорил, например: «Теперь мы споём Псалом 82, стихи с первого по четвёртый». Затем его голова опускалась вперёд, склонялась на грудь, и в таком положении он оставался неподвижным, как будто молился, пока в церкви не затихали последние ноты псалма.
Теперь же, в то самое утро, как раз после объявления номера псалма, но без упоминания номеров стихов, преподобный Вельтхаген опять крепко ухватился за ограждение кафедры, после чего его голова склонилась ему на грудь. Тогда мы не поняли сразу, что он погрузился в транс особого рода, при котором тело осталось стоять прямо, а вот мозг отключился начисто. Мы это поняли позже.
Тем временем, пока орган играл вступление, мы стали осознавать, что преподобный Вельтхаген не указал, сколько же стихов мы должны были петь. Но мы надеялись, что через несколько минут пения он обнаружит свою ошибку.
Пара юных членов конгрегации хихикнули, взяв в руки псалтырь. Потому что преподобный Вельтхаген дал нам Псалом 119. И всякий знает, что Псалом 119 состоит из 176 стихов.
Ту церковную службу в Беккерсдале никогда не забудут.
Мы спели первый стих, затем второй, затем третий. Когда мы дошли примерно до шестого стиха, а проповедник всё ещё не подал знака, что этот стих будет последним, мы предположили, что он хочет, чтобы мы спели первые восемь стихов. Потому что, если открыть псалтырь, то можно видеть, что Псалом 119 разделён на группы по восемь стихов, и каждая заканчивается словом «Пауза».
Мы пропели последние такты восьмого стиха с особенным подъёмом, в полной уверенности, что вот-вот преподобный Вельтхаген поднимет голову и укажет, что нам следует спеть «Аминь».
И только тогда, когда орган медленно и печально начал играть музыку девятого стиха, настоящее чувство тревоги овладело конгрегацией. Но, разумеется, мы никоим образом не выдали, что происходит в наших головах. Мы слишком обожали преподобного Вельтхагена.
Пожалуй, я не буду рассказывать о том, что мы чувствовали, когда стих следовал за стихом, а «Пауза» – за «Паузой», а преподобный Вельтхаген так и не подавал знака, что мы уже спели достаточно, и по виду его было незаметно, что в этот раз он требовал от нас чего-то необычного.
Оправившись от первого удивления, члены церковного совета повели себя самым примерным образом. Старосты и дьяконы ходили на цыпочках вдоль проходов и шептали ободряющие слова тем членам конгрегации, как мужчинам, так и женщинам, которые явно хотели предаться панике.
В какой-то момент казалось, что у нас будут трудности с органистом. Это было, когда Билли Робертсе, в конце 34-го стиха, поднял свою чёрную бутылку и тихо показал старостам, что его лекарство закончилось. В конце 35-го стиха он подал сигналы гораздо менее спокойного характера, и потом еще раз после 36-го. Тогда Староста Ландсман вышел на цыпочках из церкви и отправился в ризницу, где хранилось вино для причастия. Когда Староста Ландсман вернулся в церковь, из-под мантии у него выглядывала длинная чёрная бутылка. Он передал бутылку наверх, на хоры, всё ещё перемещаясь на цыпочках.
На стихе 61 чуть не произошла катастрофа. Из-за органа поступило сообщение, что Костер Клаассен и помощник служки, в чью задачу входило вращать рукоятку, снабжающую орган воздухом, находятся на грани полного истощения. Так что теперь была очередь дьякона Кронье выходить на цыпочках из церкви. Дьякон Кронье был главным надзирателем местной тюрьмы. Когда он вернулся, с ним были трое дюжих негров-заключённых, в полосатых робах, которые тоже прошли через церковь на цыпочках. Они появились как раз вовремя чтобы принять рукоять у Костера Клаассена и помощника служки.
На стихе 98 органист стал опять подавать знаки насчёт своего лекарства. И опять староста Ландсман вышел в ризницу. На этот раз его сопровождали еще один староста и дьякон, и они отсутствовали несколько подольше, чем в тот раз, когда староста Ландсман выходил один. Вернувшись, дьякон споткнулся о небольшой столик с псалтырями – наверное, потому, что дьякон был толст и краснорож, и не привык ходить на цыпочках.
На стихе 124 органист просигналил снова – и снова те же три члена церковного совета вышли в ризницу, причем на этот раз дьякон шёл впереди.
Примерно тогда же пастор Церкви Полной Евангельской Апостольской Веры, по поводу которого преподобный Вельтхаген в прошлом употреблял почти такие же сильные выражения, как и насчет Папы, подошёл к центральным воротам церкви, чтобы посмотреть, что там происходит. Он жил неподалёку от нашей церкви, и, услышав, как один и тот же мотив псалма звучит вновь и вновь в течение восьми часов, был очень удивлён. Потом он увидел, как открылась дверь ризницы, и оттуда вышли два дьякона и староста, на цыпочках – они, видимо, забыли тогда, что находятся не в церкви. Когда пастор увидел, как один из старост прячет под мантией чёрную бутылку, понимающее выражение появилось на его лице. Пастор ушёл, качая головой.
На стихе 152 органист сигнализировал опять. На этот раз староста Ландсман и еще один староста пошли вдвоём. Дьякон остался на скамье дьяконов, похоже, в глубоких раздумьях. В последний раз органист просигналил на стихе 169. Можете себе представить, сколько визитов в ризницу в общей сложности пришлось совершить этим двум старостам.
И вот пришёл последний стих, и затем последняя строчка последнего стиха. Теперь точно должен был быть «Аминь». Ничего не могло его остановить. Я лучше не буду описывать состояние, в котором находилась конгрегация. К этому времени трое негров-заключённых, в своих полосатых робах, ругались на языке бахатла и угрожали бунтом. «Аа-м-и-и-нь!» прозвучал в исполнении нескольких охрипших от пения голосов.
Органная музыка стихла.
Наверное, внезапная тишина вывела преподобного Вельтхагена из его затянувшегося транса. Он поднял голову и медленно огляделся вокруг. Он обвёл взглядом конгрегацию, а затем, посмотрев в окно, увидел, что уже стемнело. Нам сразу стало ясно, что происходит в его рассудке. Он решил, что только что взошёл на кафедру и начинается вечерняя служба. Только тут до нас дошло, что всё время, пока мы пели, проповедник находился в бессознательном состоянии.
И снова преподобный Вельтхаген крепко ухватился за ограждение кафедры. Его голова снова начала опускаться на грудь. Но, прежде чем войти в транс во второй раз, он задал нам псалом для вечерней службы.
– А теперь, – объявил преподобный Вельтхаген, – мы споём Псалом 119.
Перевод: Африканец
Редактор перевода: Агафья